
(see more photos in the section “Photo gallery”)
Видимо, из-за того, что внимание мира было в последние несколько недель приковано к западной части бывшего Cоветского Cоюза, события в южной его части оставались в тени. Так, остались мало замеченными прошедшие в Худжанде и Ташкенте два саммита ШОС: 1 апреля – на на уровне глав военных ведомств стран-участниц, и 28 марта – антитеррористической структуры ШОС. Между тем, эти два мероприятия могут стать веховыми по крайней мере в двух отношениях.
Новая старая политика
Во-первых, оба саммита выявили ту стратегическую концепцию относительно ближнего зарубежья, которой политическое руководство России стало руководствоваться в последнее время. Тот факт, что российский президент одержим ностальгическим желанием восстановить СССР в том или ином виде, не представляло большого секрета. И ранее он заявлял, что развал СССР был геополитической катастрофой ХХ века. А в рамках своей предвыборной платформы в 2011 г. он объявил курс на укрепление Евразийского союза: «Мы предлагаем модель мощного наднационального объединения, способного стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной «связки» между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом».
Ожидалось только, что действовать он будет, опираясь, в основном, на дипломатические и экономические рычаги, а также соблюдение норм международного права, не принуждая, а заинтересовывая бывшие союзные республики в выгодах сближения с Россией и признания ее лидерства во внешнеполитических вопросах. Этот подход споткнулся на Украине. Когда аргументы от экономики, то бишь щедрые посулы по снижению цен на газ и выделению миллиардных льготных кредитов, не сработали, в Кремле очевидно наступило горькое разочарование в такого рода мягких методах убеждения. Наступило понимание того, что пора переходить к более весомым аргументам. Результатом чего стало скоропалительное проведение референдума на Крымском полуострове и не менее скоропалительное оформление Государственной Думой вопроса о его присоединении к Российской Федерации.
Наблюдатели сразу разглядели в этом шаге радикальную смену парадигм во внешней политике Кремля. Согласия однако не было относительно того, является ли этот поворот результатом эмоциональной реакции Путина на события в Украине или же он готовился к этой смене курса давно, основываясь на фундаментальных аналитико-стратегических разработках. Некоторые наблюдатели поспешили окрестить новый курс Кремля в отношении ближнего зарубежья «собиранием русских земель».
Но имеются ли основания именно так называть этот курс? Я думаю, имеются, хотя этот термин далеко не исчерпывает сути новой политики Кремля. В случае с «русским» Крымом вопросов нет: этот полуостров многими русскими националистами давно считался «своим». Да что там о националистах говорить. Даже вполне либеральный Михаил Горбачев благословил присоединение Крыма, назвав этот шаг исправлением «исторической ошибки».
Однако на саммите ШОС мы услышали из уст представителей министра обороны России интересную пропозицию, проливающую больше света на концептуальные схемы, которыми стал руководствоваться Кремль. Как сообщила «Независимая газета», «Россия и ее союзники по ШОС и ОДКБ после вывода из Афганистана международных сил создадут в его приграничных с СНГ районах некие буферные территориальные образования, которые будут препятствовать проникновению нестабильности из этой страны в другие государства».
На мой взгляд, Шойгу обнаружил ранее публично не артикулированное стремление Кремля использовать технологии создания «буферных» зон как барьер против распространения влияний внешних сил, которые Кремль полагает враждебными и угрожающими национальным (или неоимперским?) интересам России. Речь идет, прежде всего, о НАТО. Последний, по мнению Кремля, постоянно отодвигает свои границы на Восток, или, по крайней мере, стремится к такому расширению за счет пространства, которое Москва считает своим подворьем, то есть зоной своего влияния.
В принципе, эта концепция «буферных» зон уже опробована в случаях с Приднестровьем, Абхазией и Южной Осетией, инкорпорацию которых в лоно российской политики вряд ли можно квалифицировать как «собирание русских земель». Ведь большинство населения этих территорий – не русские. С точки зрения российской стороны, экспансия в этих случаях оправдывалась защитой нерусских национальных меньшинств, которые тяготели к России как гаранту своих прав и интересов.
Таким образом, по охвату практик и инструментов воссоздания империи концепция «буферных» зон оказывается более широкой, чем «собирание…». Эта концепция включает в себя как собственно «собирание русских земель», так и ссылку на защиту интересов национальных меньшинств (или же малых государств от давления со стороны государств более крупных) как предлог для интервенций под флагом миротворческих миссий. Сюда также относится ссылка и на фактор «стабильности» и внешних угроз.
Здесь, конечно, трудно провести грань между неоимперскими интересами России и миссией по защите легитимных прав этнических меньшинств на территории стран ближнего зарубежья. Есть опасения, что обоснование для интервенций России во внутренние дела этих стран будет носить довольно произвольный характер, в зависимости от патрон-клиенталистских и геостратегических соображений. Каких именно соображений, в предельной степени откровенно озвучил идеолог неоимперского курса Кремля политолог Александр Дугин. Он, правда, использует другое название для «буферных» зон обозначая их «зонами стабильности». Такие зоны, по его мнению, должны создаваться на периферии Евразии, на что Россия якобы имеет неоспоримые права. В частности, проецируя эту позицию на Азербайджан, он предупреждает:
«Я много раз говорил одну важную для Азербайджана вещь – единственным гарантом территориальной целостности всех постсоветских государств является именно Россия. Если Россия не захочет быть гарантом территориальной целостности этих государств – то их территориальная целостность будет нарушена. Пока Россия поддерживает юридические требования Азербайджана на Карабах. Стоит только попытаться начать искать нового «старшего брата» за пределами России, то разрушится все. Разрушатся Азербайджан, Армения, Молдова, как разрушились Грузия и Украина. При конфронтации с Москвой ни одно постсоветское государство существовать в нынешних границах не будет. Оно будет существовать в других границах, значительно меньших, чем сейчас. Причем, как де-юре, так и де-факто».
Новый Шелковый путь или обратно к гражданской войне?
Вторым знаменательным аспектом упомянутого саммита ШОС стало озвученное Шойгу сообщение о том, что, согласно концепции «буферных» мини-государств, «Россия и Китай проведут в 2014 году в Афганистане совместную пограничную операцию». Этот план, по мнению Шойгу, следует рассматривать как ответ ШОС на угрозы для стабильности в регионе Центральной Азии, усиливающиеся в связи с ожидаемым к концу 2014 г. уходом международных сил из Афганистана. И здесь прикладное значение концепции «буферных зон» выступает во всей своей красе. Шойгу предложил ни больше ни меньше, как создавать эти зоны на территории не стран-членов ШОС, а Афганистана. Так, как это старался делать в свое время Ташкент, оказывая прямую финансовую и военную поддержку режиму Абдул-Рашида Дустума.
Мы прекрасно помним, чем закончилось правление Дустума в северном Афганистане: в 1998 году талибы овладели провинциями Джаузджан и Балх, включая город Шибарган, где располагались ставка Дустума и его авиация. Боевые действия приблизились границам Узбекистана, а талибы вышли на берег Аму-Дарьи. Тогда Ислам Каримов вынужден был вступить в прямые переговоры с новой властью в Кабуле, заявив осенью 2000 г., что Ташкент готов идти на диалог с движением «Талибан», если оно будет контролировать ситуацию в Афганистане. Вслед за этим Каримов произнес довольно мудрые слова, которые пора сегодня вспомнить и применить к сегодняшним реалиям: «Нам может не нравиться движение “Талибан”, но это сила, с которой нельзя не считаться. Нам не нужно противостояние с Афганистаном. Мы никогда не хотели и не допустим, чтобы нас втянули в противостояние с этой страной. Мы будем делать все, чтобы это исключить».
Вернуться обратно к политической жизни и к нынешнему своему положению Дустум смог только благодаря вторжению в Афганистан, которое США предприняли в качестве ответа на террористическую акцию Аль Каиды в США в сентябре 2001 г. Тогда Дустум оказался нужен международным силам в качестве союзника в борьбе с талибами, которые отказались выдавать американцам Бен Ладена и его сеть в Афганистане.
Но сегодня США вряд ли будут благосклонно относиться к новым вызовам со стороны Дустума в адрес Кабула. Наоборот, сегодня США и силы НАТО делают ставку на укрепление центрального правительства Афганистана. Последнее же с явным недовольством относится к любым попыткам Дустума опять играть в сепаратизм. Эта линия Дустума не сработала в конце 90-х годов и тем более не сработает сейчас, когда власть в Кабуле значительно окрепла. Благодаря массированной помощи со стороны США и других стран Запада Кабул уже располагает весьма внушительными и боеспособными вооруженными силами, включая 240-тысячную армию, 10-тысячный контингент коммандос и 1000 спецназовцев. Вооруженные силы Афганистана хорошо моторизованы, вооружены и располагают 23 тыс. бронемашин, более чем 56 военными вертолетами и сотней военных самолетов. Добавим сюда значительное количество американской военной техники, оставляемой Афганистану после ухода основного воинского контингента НАТО из этой страны.
Те, кто попытается создавать квази-государственные «буферные» режимы на Севере Афганистана, которые бы противостояли Кабулу, должны принимать во внимание новые реалии. Такие попытки могут спровоцировать новый виток гражданской войны в Афганистане, и как следствие – привести к дестабилизации в самой постсоветской Центральной Азии.
Пока неизвестно, в чьих руках в конечном итоге будет оставаться контроль над Кабулом, нынешнего режима или талибов. Но как талибы, так и нынешнее правительство в Кабуле воспримут планы по созданию «буферных» мини-государств на территории Афганистана как вмешательство в их внутренние дела и могут предпринять ответные действия. Для начала в таком случае следует ожидать поддержки Кабулом диверсионных операций Исламского движения Узбекистана (ИДУ) на территории стран Центральной Азии. А это создаст порочный круг зависимости Центральной Азии от военной поддержки со стороны России, что позволит ей завершить восстановление полного стратегического контроля над всем регионом. Как следствие, страны региона будут низведены к статусу бухарских эмиратов, чьи правители вольны вести какую угодно внутреннюю политику, но во внешней должны слушаться и повиноваться Москве.
Центральная Азия перед выбором
На протяжении почти всего постсоветского периода Центральная Азия была ареной скорее соперничества, чем тесного сотрудничества между странами региона. Сегодня как никогда эта разобщенность, многочисленные нерешенные вопросы и трения во взаимоотношениях между ними ставят под угрозу само их существование как суверенных государств. Например, Ташкент часто видел отстаивание своих интересов в ослаблении своих соседей, чей политический и экономический курсы он считал неугодными для Узбекистана. В результате те превратились в верных сателлитов Москвы как противовес давлению со стороны Ташкента. И что от этого Узбекистан выиграл в конечном итоге?
Убежден, что в долговременных интересах Узбекистана было бы иметь соседей с развитой экономикой и нерушимым суверенитетом. Так, слабый Таджикистан, опасаясь угрозы экономического и военного шантажа со стороны Узбекистана, будет постоянно искать патронажа в лице России и соглашаться на ее военное присутствие. Газовый шантаж уже привел к твердому намерению Таджикистана завершить строительство Рогунской ГЭС и запустить ее как можно скорее. Военное присутствие России даже может усилиться, если Москва уговорит Душанбе согласиться на использование ее территории для транспортировки оружия таджико-узбекским группировкам на Севере Афганистана.
В свою очередь, Афганистан, вновь ввергнутый в гражданскую войну (к чему может привести вмешательство сил ШОС в его внутренние дела) – тоже не в интересах Узбекистана, да и всей Центральной Азии. Помимо того, что боевые действия будут приближены к границам региона, Узбекистан и его соседи лишатся возможностей развивать выгодные экономические отношения с Кабулом, например, получить многомиллионные контракты на строительство железных дорог. У Афганистана есть деньги на подобные проекты развития. Еще в 2012 западные страны обязались потратить на развитие экономики и государственных институтов Афганистана 16 миллиардов долларов США сроком до 2015 года. После этого финансирование должно продолжиться. Не трудно предсказать, что значительная доля финансирования пойдет на развитие инфраструктуры, которая малоразвита на сегодняшний день.
Развитая транспортная инфраструктура Афганистана, создание которой возможно только при наличии стабильности в стране, в конечном итоге позволит странам Центральной Азии получить выход к морским портам через территорию Афганистана. Нет необходимости говорить о том, какое значение это имело бы для торговли и экономического развития региона.
Уместно напомнить, что в свое время российский востоковед и историк Василий Бартольд указал на причину экономического упадка Центральной Азии – он начался с упадка Шелкового пути, что, в свою очередь, было вызвано возросшим значением морских путей для мировой торговли. Не пора ли странам региона извлекать исторические уроки?
Нужен ли вообще суверенитет?
Некоторые представители гражданского общества республик Центральной Азии вполне закономерно задаются вопросом, а стоит ли вообще поддерживать идею суверенитета. Ведь тот «суверенитет», торый мы наблюдали в постсоветский период, на практике вылился в суверенитет правящих элит, их право угнетать свой народ и лишать его голоса.
Такой «суверенитет» действительно опостылел многим. Из-за чего значительная часть населения стала задумываться, а не лучше ли вернуться обратно в СССР. Пусть мол Россия опять нас завоюет, может, тогда заживем получше. Ведь в самой России уровень жизни, да и степень гражданских свобод существенно выше, чем в странах Центральной Азии. Но этот, казалось бы очевидный шаг к лучшей жизни на самом деле является иллюзорным решением местных проблем. СССР в прежнем виде уже невозможно воссоздать, как невозможно войти дважды в одну и ту же воду. Нет уже той идеологии эгалитаризма, нет того цемента, который спаивал вместе народы, населяющие огромную страну. А есть рост этнического национализма, ксенофобии, социального расслоения, есть власть олигархов, бегство капиталов, отмывание денег в невиданных ранее масштабах и безбрежное море коррупции. Какую такую общность из всего этого можно спаять? На каких основаниях?
С другой стороны, скептицизм в отношении реставрации империи вовсе не означает отрицания необходимости для Центральной Азии в сохранении тесных связей с Россией, если такие связи строятся на базе реального, а не фиктивного суверенитета каждой из сторон.
Многим видится фатально неизбежным сведение выбора, имеющегося в наличии у народов Центральной Азии, только к двум опциям – новой империи или статус-кво. Но возможен ли третий путь? На мой взгляд, возможен, если мы внесем ясность в вопрос о суверенитете. До сих пор эта идея была отдана либерально мыслящим гражданским обществом на откуп ура-патриотам, этно-националистам и правящим кликам. Последние же эксплуатировали ее в своих интересах. Отворачиваясь от идеи суверенитета, гражданское общество только оказало себе медвежью услугу. Теперь, как никогда, возникла необходимость перехватить инициативу в этом вопросе, но переформулировать дискурс, поставив вопрос о реальном суверенитете. Что я под ним понимаю?
Думаю, он невозможен без четырех составляющих – суверенитета народа, суверенитета территории, суверенитета центрального правительства и суверенитета соседей. Истина заключается в том, что нельзя добиться реального суверенитета, исключив хотя бы одну из этих составляющих. Каждая их них – это как одна из четырех ножек стола: уберешь одну ножку и стол развалится. Попытаюсь кратко обосновать необходимость каждой из них.
Если Вы не гарантируете и не обеспечиваете суверенитета народа, то правительство лишается поддержки, необходимой для отстаивания суверенитета страны. Вы закончите тем, что мы имеем сейчас, когда оказавшись в отчаянном положении, народ, или его часть, оказывается индифферентной к идее независимости и ностальгирует по имперскому прошлому. Да и нынешняя правящая элита, если надавить на нее, легко откажется от национальной независимости в обмен на сохранение власти, пусть эта власть и будет ограничена рамками внутренней политики. Я не думаю, что если восстановится империя, народ получит суверенитет. Сейчас народ стонет под одним прессом, но окажется под двойным.
Далее, если нет суверенитета центрального правительства, то некому будет мобилизовать население и ресурсы для защиты суверенитета страны. Это тоже незаменимая «ножка стола».
Нет суверенитета территории, тогда вы закончите бардаком, когда неясно, какой юрисдикции подчиняться.
Наконец, не уважая и не помогая укреплять суверенитет соседей, вы настраиваете их против себя, приобретаете врагов, которые будут искать союза с силами, которым не очень нравится ваш суверенитет. Если мы принимаем этот принцип к руководству, то должны отправить на свалку все концепции «буферных» зон как авантюристические и провокационные, которые только работают против вашего же суверенитета.
Хотим ли мы такого суверенитета, именно в таком формате? Я полагаю, многим он был бы по душе, но я оставляю это в качестве предмета для дальнейшего обсуждения.
Filed under Uncategorized
Дискуссии вокруг хлопкового сектора Узбекистана вспыхивают всякий раз, как только начинается сезон сбора хлопка и власти Узбекистана в принудительном порядке сгоняют сотни тысяч граждан для работы на хлопковых плантациях. Те, кто отказывается ехать или не выполняет дневную норму, ждет или наказание (увольнение с работы или учебы) или же вынуждены откупаться, платя из своего кармана за наем мардикоров вместо себя.
Непосредственным поводом для этого эссе послужила одна из таких дискуссий, возникшая на Facebook 28 сентября 2013 [1]. В ходе нее высказывались разные, порой противоволожные точки зрения, в том числе и о моральной стороне явления. По-моему мнению, в этом вопросе двух мнений быть не может: то, что происходит в хлопковом секторе Узбекистана, есть современная форма рабства (ее можно определить как сезонное рабство), если понимать под рабством принуждение человека к чему-то, каким-то действиям, распоряжение им против его согласия и воли.[2]
Некоторые дискуссанты выражали сомнение в том, что с отменой принудительного труда, детский труд полностью исчезнет. На самом деле, если отменить принудительный труд, оркестрируемый государством, то детский труд, конечно, полностью не исчезнет, но он перейдет из сферы государственного принуждения в семейную сферу. В большинстве экономически малоразвитых стран дети часто привлекаются родителями для работы, но причиной этому является бедность, преодолеть которую одним волевым решением невозможно. В Узбекистане к детскому труду, который существует на семейном уровне, добавляется государственная политика принудительных работ. С отменой этой политики в фермерских и дехканских хозяйствах дети, конечно, будут привлекаться родителями к труду, но скорее всего во внеурочное время и в гораздо меньших масштабах, чем сейчас.
Развалятся ли хлопковый сектор и экономика в целом, если государство лишится дармовой рабочей силы? Конечно, нет. Узбекистан с Туркменистаном – единственные хлопкосеющие страны, которые применяют принудительный труд. Во всех остальных хлопковое производство расширяется и приносит прибыль. Прибыль кому – вот в чем вопрос. Там фермеры, а не правящая верхушка, получают прибыль, в Узбекистане – только правящая элита. Фермеры же оказываются в долгах. По данным, которые я получил напрямую из одного из экономических ведомств страны, уровень кредиторской и дебиторской задолженности в хлопковом секторе самый высокий из всех отраслей экономики. Суды завалены делами о просроченных задолженностях хлопковых фермеров перед государством и поставщиками. В других странах их давно объявили бы банкротами, однако в Узбекистане этого не делают, так как иначе хлопок было бы некому выращивать. Многие фермеры, по данным исследований, рады бы отвязаться от своих хозяйств и податься в Россию, где они могли бы хоть что-то заработать. Да их не пускают, грозя конфискацией их жилья. Так что государство обдирает их до нитки, но не доводит дело до банкротства. Та же самая история была с колхозами и совхозами, многие из которых годами оставались должниками, но продолжали функционировать, выращивать хлопок и получать субсидии государства и банковские кредиты. С тех пор мало что изменилось: фермеры сегодня – это по сути те же бригадиры совхозов, только на относительном хозрасчете. Советская форма госкапитализма сменилась на пост-советскую, только более жесткую и жестокую. Есть, конечно, процветающие фермеры, но это, как правило, приближенные к местным элитам, их родственники и друзья. У этой привелигированной части фермеров лучшие земли, лучший доступ к воде, поблажки в выращивании более прибыльных культур, а значит больше дохода. Для большинства же узбекских фермеров хлопок при нынешней системе не просто прибылен, но убыточен. Он мог бы стать рентабельным, если бы была демонтирована командно-административная система. В Турции, Бразилии, некоторых африканских странах в последнее время хлопковый сектор рос и в отличие от Узбекистана приносил прибыль фермерам. В других странах неуклонно растет урожайность хлопкового сектора. В Узбекистане, в отличие от них, урожайность остается годами на прежнем уровне, земли нещадно эксплуатируются, расширяются площади засоленных земель.
Это положение вещей безусловно является пережитком советской командно-адмиристративной экономики, от которой Узбекистан до сих пор не отказался, по крайней мере, в хлопковом секторе, да и в зерновом тоже. Верхушка, конечно, получает с каждого производственного цикла какую-то валютную выручку, но очень дорогой ценой для общества, для экономики страны и ее развития. Оптимальной эту систему никак нельзя назвать.
Некоторые полагают, что если дать фермерам экономическую свободу, то сократятся посевы хлопка. Я думаю, они правы. Но что в этом плохого? Да, сократятся, поскольку, освободившись от железных оков принудительной квоты и принудительной монокультуры, сельское хозяйство пойдет по пути диверсификации, что только на пользу сельскому хозяйству, экономике в целом и развитию страны.
Другие полагают, что проблему принудительного труда можно решить только путем механизации сбора хлопка. Это глубокое заблуждение. Развитие технологий и механизацию труда нужно приветствовать, но во всем мире только две хлопкосеющие страны (США и Австралия) полностью собирают свой хлопок машинами. Остальные хлопкосеющие страны используют ручной труд при сборе хлопка, наряду с машинами, и ничего, расцветают и получают прибыль, без тотальной механизции, но и без принудительного труда. Но и в тех двух развитых странах механизация – это частично результат дотаций со стороны государства. В развивающихся странах говорить о полной механизации в кратко и средне-срочной перспективе нереально и просто утопично. Эта цель может быть достигнута постепенно, по мере концетрации капитала в руках частного бизнеса или кооперативов, роста стоимости труда, когда станет выгодней применять машины, чем ручной труд.
Наконец, некоторые полагают, что государство вынуждено использовать принуждение, чтобы снизить себестоимость производства хлопка. На самом деле, при нынешней порочной командно-административной системе, издержки этого производства превышают реальный доход, причем как на уровне отдельного фермерского хозяйства, так и на уровне всей экономики и общества в целом. Речь идет как о прямых, так и косвенных издержках.
Прямые издержки связаны с низкой урожайностью, ростом засоленности земель, кредиторско-дебиторской задолженностью в хлопковом секторе, которая ведет к диспропорциям в экономике и финансовом балансе страны.
Косвенные издержки – это недополученное образование, его низкое качество, неоказанные услуги, ухудшение здоровья населения, снижение оборота в торговле и бизнесе во время сезона сбора хлопка, это выворачивание карманов граждан, вынужденных нанимать мардикоров за свой счет.
Эти издержки не сказываются на цене хлопка, так как списываются на других – на граждан, которые из своего кармана спонсируют хлопковое производство, на бизнес, который к хлопку никакого отношения не имеют, а также на само государство, точнее государственный бюджет – в виде недоплаченных налогов и долгов перед поставщиками (так как фермеры не в состояни их оплатить). Дело в том, что валютная выручка от экспорта хлопка концетрируется во внебюджетном Сельхозфонде при Министерстве финансов, который совершенно не подконтролен обществу. Таким образом, идет перекачка средств из госбюджета в неподотчетные обществу фонды, тем самым сокращая доходную часть госбюджета и, соответственно, возможности государства финансировать социальные программы.
Все эти издержки не указываются, а скрываются в отраслевом и совокупном балансах . Я не говорю уже о том, что страна в целом отбрасывется назад в своем экономическом и социальном развитии, происходит процесс ее демодернизации, и все из-за того, что кучка правителей получает в год на руки от 300 до 500 миллионов долларов «чистой» выручки, пряча ее от общества в внебюджетных фондах.
На что же эта выручка тратится? Львиная доля идет на оплату репрессивного аппарата, без которой эта система принудиловки просто не будет работать. Это создает порочный круг.
В чем же выход? Совершенно неверна точка зрения, согласно которой государство должно повысить цены на закупку хлопка. Само по себе повышение цен ничего не даст, так как монополисты-поставщики просто взвинтят свои цены, тем самым, сведя на нет эффект повышения закупочных цен.
Вывод из этого прочного круга видится в демонтаже всей командно-административной системы и замены ее на систему экономических стимулов, что означает:
В чем тогда заключается роль государства? Должно ли оно полностью отстраниться от дел в хлопковом секторе? Никоим образом. Но оно должно перестать играть роль менеджера, сосредоточившись на вопросах регулирования, посредством установления налоговых ставок, правовых норм, создания конкурентной среды, борьбы с монопольными тенденциями, создания системы защиты интересов и трудовых прав населения, переобучения как самих фермеров, так и занятых в хлопковом секторе, поддержания инфраструктуры, особенно в водо-хозяйствейной сфере, наконец, побуждения производителей к следованию экологическим нормам.
Для осуществления этой реформы нужна политическая воля. На сегодняшний день таковой не наблюдается в нынешнем правящем режиме, который предпочитает статус-кво курсу реформ. Вся система переживает институциональную стагнацию, и никто не берет на себя ответственность, чтобы хоть что-то в этой системе изменить. К сожалению, и имеющаяся политическая оппозиция не демонстрирует реформаторского видения. Остается надеяться на то, что при смене режима власть попадет в руки людей, которые понимают необходимость в реформах и готовы действовать соответствующим образом.
[1] http://www.facebook.com/sergey.abashin, 28 сентября 2013 г.
[2] Если, конечно, речь не идет о военнослужащих и тюремных заключенных.
Filed under Central Asia, Child labour, Cotton, Development, Forced labour, Reforms, Uncategorized, Uzbekistan
“Слушай, я тебе одну умную вещь скажу – только ты не обижайся. Ты и она – не две пары в сапоги.”
Рубик Хачикян, «Мимино»
Споры вокруг фигуры российского харизматического блоггера и оппозиционера Алексея Навального, который был 18 июля 2013 г. осужден на пять лет по сфабрикованеному против него делу о коррупции, но выпущен на свободу до решения аппеляционной инстанции, имеют определенное отношение к Центральной Азии, в частности Узбекистану и Таджикистану. Не только потому, что он поднимает вопросы трудовой миграции из Центральной Азии. Если в России копья ломаются вокруг вопроса о том, как либералам следует относиться к националистам, то в Центральной Азии, населенной преимущественно мусульманами, ребром стоит аналогичный вопрос об отношении либералов к социальному и политическому исламу и участию исламистов в политической жизни.
Прежде всего о Навальном. Некоторые представители либеральной интеллигенции обвиняют его в национализме. Вспоминают его ляпы и неприличные высказывания в националистическом духе и его участие в «Русских маршах», ежегодных шествиях националистических движений. Часть либеральной общественности видит в тех высказываниях и поступках чуть ли не проявления фашизма. Но сам Навальный видит в своем участии в тех маршах попытку направить их участников на решение реальных с его точки зрения проблем коррупции и неконтролируемой миграции. Действительно, имеющиеся ролики на youtube свидетельствуют о том, что говорил он там преимущественно на темы коррупции в высших эшелонах власти.
Часть цитируемых высказываний, приписываемых ему, еще предстоить верифицировать. Но даже если он это говорил, необходимо выяснить, оговорки ли это или его принципиальная позиция и часть его текущей политической платформы. Критерием того, является ли это просто ляпом или осознанной позицией, является частота националистических высказываний в его публичных речах.
Сам я спорадически отслеживал его деятельность, начиная с конца 2011 – начала 2012 гг., когда он собственно обратил на себя внимание далеко за прелами своей активистской тусовки и за пределами России. С тех пор я не встречал в его высказываниях ничего скандального, хотя его заигрывания с националистами продложались и речь его довольно часто содержала довольно таки сильные выражения в отношении своих оппонентов. Он пытался убедить, что за движением националистов стоят легитимные опасения части населения относительно оккупирования трудового рынка пришельцами из южных государств и что эти опасения следует адресовать рациональным образом, особенно если оппозиция хочет расширить свою социальную базу. А что касается националистического радикализма, то это, по его мнению, следствие того, что правительство замалчивает реальные проблемы и не принимает мер по их решению.
Другими словами, он пытался вычленить из движения националистов относительно вменяемый электорат, аналоги которого существуют сегодня в развитых демократиях и представлены партиями правого толка. Именно в таком легитимном качестве он видит в этих движениях силу, которую следовало бы привлечь к участию в широком фронте сопротивления против путинского режима.
И в этом подходе действительно имеется свое рациональное зерно. Если оппозиция в ее противостоянии сильной авторитарной власти, опирающейся на репрессивный аппарат и поддержку коррумпированно-корпоративных сил, хочет добиться мобилизации широких масс, она должна смириться с тем, что в рядах объединенного фронта будут представлены течения, с которыми либералы не разделяют вглядов. Конечно, для такого объединения должны быть соблюдены определенные условия и ограничения. Прежде всего, в объединенный фронт не должны допускаться откровенные отморозки, скинхеды и расисты. Но надо иметь в виду, что не все выступающие против неконтролируемой трудовой миграции, являются расистами. Здесь имеют место разные оттенки, разная степень радикализма и их следует учитывать. Проведем аналогию с Британий, где имеется разница между откровенно расистской Лигой защиты Англии (EDL), крайне правой, но официально зарегистрированной Британской национальной партией (BNP) и чуть более респектабельной, но все же остающейся ультра-правой, Партией независимости Великобритании (UKIP). Все они выступают за ужесточение миграционную политики. Даже внутри правящей Консервативной партии есть различие между центристами и правым крылом. Последнее тоже выступает за ограничение трудовой миграции. И эта тенденция ужесточения линии в отношении мигрантов особенно усилилась в последнее время, вслед за некоторым поправением электората.
Второе условие – это позрачность взаимотношений внутри коалиции: мы знаем, с кем объединяемся, на каких условиях, но при этом мы стоим на своих собственных принципах и не меняем их в угоду партнеров по коалиции. Вместе с тем, мы находим поле общих интересов и объединяемся только в рамках этого поля. Этим полем в настоящих условиях является противостояние авторитарному режиму, который способен расправиться с каждым из недовольных поодиночке, но которому трудно иметь дело со всеми недовольными сразу, особенно если те объеденены. Принцип «разделяй и властвуй» был и остается главной стратегией авторитарной власти в отношении нежелающих смириться с деспотией.
В условиях развитой демократии либералам не по пути с националистами ни при каком виде, и чаще всего последние оказываются в маргинальном меньшинстве на политической арене. В Британии даже консерваторы держат дистанцию от упомянутой выше UKIP и не помышляют о создании коалиции с ней. Напротив, здесь, как и в другой развитой демократии, действует закон таготения к политическому центру. Во время выборов он воплощается в статистическом законе нормального распределения, в соответствии с которым голоса избирателей концентрируются вокруг некоей медианы между обеими сторонами политического спектра. За контроль над этим пятачком собственно и идет борьба между основными партиями. Некоторым отклонением от этого правила является рост популярности ультраправой партии “Национальный фронт” во главе с Марин Ле Пен, наюлюдаемый во Франции, а также ультраправой Партией свободы во главе с Гертом Вилдерсом в Голландии. Но успех этих партий является скоре всего исключением из общего правила. По крайне мере, любая партия, приходящая к власти в результате выборов, немедленно начинает дрейф в сторону центра, чтобы заручиться как можно широкой поддержкой своей политики.
По российским меркам, Навального врядли можно отнести к аналогам упомяннутых ультраправых партий. Он скорее стоит на позициях правого центра, хотя в его лексиконе в прошлом и наблюдались откровенно националистические нотки. Или же, его можно назвать умеренным националистом, но не более того. По этой причине либералы без особых проблем объединяются с ним, видя в таком объединении больше дивидендов, нежели издержек. Я бы назвал такую позицию прагматическим либерализмом, и не скрою того, что симпатизирую ей.
Можно ли здесь проследить аналогию с проблемой взаимоотношения либералов с исламистами в мусульманском мире, в частности в Центральной Азии? Думается, что да. Возможен ли союз тех и других, или, как выразился бы Рубик-джан, являются ли они «двумя парами в сапогах»? Считаю, что возможен, несмотря на страхи некоторых либералов и секуляристов, что с приходом к власти исламисты сразу введут шариат и отменят демократию. Но мы видим на примере Турции, Египта, Индонезии и Малазии, что эти опасения там не оправдываются, хотя 100-процентными демократиями их, конечно, не назовешь, а после военного переворота в Египте, вообще о наличии демократии говорить не приходится. После последних президентских выборов 2012 г., приведших к власти Мухаммеда Мурси, лидера Партии свободы и справедливости, которая ассоциицируется с Братьями мусульманами, этого тоже не произошло. Если Мурси и совершил ряд роковых ошибок и неверных шагов, так это в сторону усиления своих собственных полномочий, а не в сторону исламизации государственных институтов.
Несмотря на печальный конец, урок революции 2011 г. в Египте также поучителен: свержение режима Мубарака там стало возможным благодаря тому, что Братья мусульмане и либралы поначалу действовали в рамках одной коалиции. То же самое наюлюдалось и в других странах региона, где прокатились революции 2010-2011 годов. Трагедия египетской революции заключается с том, что после получения мандата на выборах Мурси не сосредоточил свои усилия на расширении своей социальной базы, а наборот, сделал все, чтобы от него отвернулись либералы. То есть, он проигнорировал упомянутый выше закон движения к политическому центру, которому следуют в развитых демократиях: правые после прихода к власти дрейфуют влево, а левые – вправо, чтобы прочно занять позиции в центре. Поэтому ответственность за раскол египетского общества лежит на Мурси. Но и либералы в момент пика протестов против Мурси повели себя тоже не самым лучшим образом. Приветствуя военный переворот, они продемонстрировали отход от принципов демократии и верховенства закона, тем самым заведя страну в тупик. Братание либералов с военной хунтой только дискредитировало и тех, и других, а в итоге привело страну к национальному краху. Парадокс этой ситуации заключается в том, что поборниками демократии выступили теперь исламисты, а не либералы. Мы привыкли немного к другой терминологии, когда различают «демократов» и «исламистов». Сегодня политический спектр в мусульманском мире несколько изменился: умеренные исламисты сделали стратегический выбор в сторону демократии и ненасильственных методов политической борьбы, в то время как некоторые либералы, по крайней мере в Египте, поставили на союз в военными диктаторами и методы насилия как способ достижения своих целей.
Как же все эти последние события в мусульманском мире отражаются на наших центрально-азиатских делах, особенно в Узбекистане и Таджикистане, где подавляющее большинство населения – мусульмане? Учитывая то, что главной интригой текущего момента является конфликт не между сторонниками светского и исламского путей развития, а между авторитарным режимом и обществом, то создание широкого фронта общественных сил за трасформацию режима в относительно более демократическую систему, остается одним из главных на повестке дня.
При этом я не вижу причин, по которым исламистам запрещалось бы создавать свои политические партии и бороться наравне с другими силами за власть. Принцип разделения государства и религии состоит не в запрете на политический ислам, а в недопущении исламизации государственных институтов и вмешательства государства в дела религии. Создание про-исламских политических образований полностью соответствует свободе ассоциации и ассамблеи, провозглашенной международным правом. Отметим, однако, что для создания союза либералов и исламистов, имеются как свои основания, так и условия, которые должны быть соблюдены изначально.
Главным условием является приверженность всех сторон принципам демократии и гражданских свобод. Остальные условия вытекают из этого главного. Поэтому союз с экстремистами типа Хизб ут-Тахрир исключается априори, по простой причине: они не признают демократии, хотя и пользуются сами ее плодами. Да и сами они отвергают возможность свого участия в парламентских и президентских выборах, видя в этом принятие правил игры, якобы чуждых исламу.
Далее, стороны должны договориться о принципах конституционного устройства после установления демократического устройства и проведения свободных выборов. Это означает, что исламисты должны дать обязательство в том, что не будут насаждать шариат после получения большинства в парламенте или контроля над президентским обществом, не будут демонтировать институты демократии. С другой стороны, либералы должны дать обязательство в том, что признают мандат исламистов, если за тех проголосует большинство населения.
Некоторые сразу возникнут со своими сомнениями о том, а можно ли вообще доверять исламистам и верить в их обещания. Сомневающиеся полагают, что за прагматическим решением исламистов участвовать в выборах у тех имеются скрытые намерения (hidden agenda) и что их конечная цель – это построение исламского государства.
Одако если взглянуть на эволюцию Братьев мусульман, то мы увидим, что начиная с 70-х годов прошлого столетия эта оранизация неуклонно двигалась в сторону политического центра, сначала отказываясь от насильственных методов политической борьбы, затем – от лозунга «решение [всех проблем] – в исламе» (Solution is Islam), и наконец, делая ставку на участие в демократическом процессе. Внутри Братьев всегда шла борьба между радикальным и умереннным крыльями. Будучи в тюрьме во второй половине 50-х годов, лидер Братьев мусульман (с 1949 по 1972 год) Хасан ал-Худайби пишет трактат «Проповедники, но не судьи» (Du’at la Qudat), опубликованный намного позже, в 1977 г. Многие видят в этой мало кому известной работе полемику с радикальными взглядами другого члена Братьев мусульман Сайида Кутба, которого режим Гамал Абдель Нассера казнил в 1966. Хотя взгляды Кутба, представленные в его произведении «Вехи на пути» (Ma’alim fi al-Tariq), получили популярность среди исламских радикалов, линия Худайби стала генеральной для Братьев мусульман. Поиски возможностей участия в демократическом процессе стало для них приоритетом, достаточно органичным и естественным с точки зрения их взглядов и политической платформы.
Хорошо, но тогда либералы могут пожаловаться на то, что в условиях мусульманского общества им никогда не видать перспективы получения власти путем выборов, что мол исламисты будут всегда в выигрышном положении и диктовать свои условия либералам и всему обществу.
Это не совсем так, если учитывать долговременную перспективу и упомянутый закон смещения к политическому центру, который начинает работать в стабильных условиях электоральной демократии и гражданских свобод.
Чего не хватает либералам и сторонникам светского развития общества, так это понимания того, как будет происходить постепенная трасформация общества и государства, как только заработают демократические правила игры. Им, либералам, порой просто не хватает запаса терпения.
Но одного терпения тоже недостаточно. В процессе указанной постепенной транформации, первыми, кто воспользуется ее плодами, могут стать исламисты. В этот момент у них может возникнуть соблазн закрепить свой успех путем закручивания гаек и наступления на гражданские права, особенно в неизбежных кризисных ситуациях, как это мы наблюдаем в Турции. Без этих свобод суть демократии будет выхолащиваться, и чтобы не допустить этого, либералам следует настроиться на перспективу долгой ненасильственной борьбы и даже к конфликту с властью. Пример такой борьбы нам продемонстрировали либералы в Турции. Они не спустили властям наступления на гражданские свободы, но в то же время благоразумно не перешли грань дозволенного, не призвали военных придти к ним на помощь. Размежевание либералов и исламистов в Турции – это тоже нормальный, вполнее закономерный процесс, но он набирает силу уже в условиях, приближенных к стабильным нормам и процедурам демократического процесса.
Можно говорить о том, что Египет нам демонстрирует проблемы и наличие подводных камней начального периода демократической трансформации, а Турция – ее более поздний этап.
В зависимости от указанных этапов и следует решать вопрос о том, что является приоритетом, союз либералов и исламистов, или размежевание, и на каких условиях.
Если резюмировать сказанное выше, то суть предложенного анализа сводится к следующему:
Вся эта теоретическая конструкция носит по отношению к Центроальной Азии весьма условный характер, поскольку мы здесь не наблюдаем ни аналога Братьев мусульман, ни достатчоно сильной либеральной партии. Политическое развитие здесь может пойти по пути реформ сверху, по примеру «азиатских тигров». Возможно, этот путь был бы более препочтителен, менее чреватым социально-политическими катаклизмами с эксцессами насилия, которые мы наблюдаем в арабском мире. Но у меня имеются сомнения в том, что нынешняя элита, погрязшая в коррупции и конформизме, способна реализовать этот шанс. Если она его упустит (весьма вероятно), то альтернатив двум другим вариантам, а именно продолжающейся стагнации или же арабскому аналогу событий, я не вижу.
(Эссе представляет собой исключительно персональную точку зрения автора)
“Iakubovskii and Others: Canonizing Uzbek National History”, ed. Florian Mühlfried and Sergey Sokolovskiy, Exploring the Edge of Empire: Soviet Era Anthropology in the Caucasus and Central Asia, Reihe: Halle Studies in the Anthropology of Eurasia, 2011, pp. 237-258.
Full title, annotation and table of contents – download or print out:
Filed under Arts, Euro, Europe, Eurozone, Uncategorized
Навальный, пожалуй, является самым популярным лидером оппозиции, «культовым блогером», как его еще называют. Никто другой как Навальный сыграл ключевую роль в консолидации широкой коалиции оппозиционных сил. Но интересно, что во время шествия и митинга 4 февраля он держался в тени. У него, в отличие от других лидеров, не было своей колонны.
Думаю, ему уже посыпались предложения с разных сторон вступить в ту или другую партию и занять там одну из лидирующих позиций. В какую бы «колонну» он не вступил, он ее явно усилит. Но он видимо находится перед дилеммой: то ли создавать свою партию (а без этого он не сможет реализовать своих политических амбиций), или же оставаться брокером по формированию широкой коалиции, роль которого он выполнял до сих пор хорошо. И то и другое ему явно по плечу, но не обе задачи одновременно.
Если пойдет по пути формирования своей партии, то это будет лишь «одна из подобных». Тогда место брокера опять останется вакантным, что грозит развалу единства коалиции и новыми междоусобицами. Если остаться брокером, то она так и будет находиться в подвешенном состоянии, без своего электората. На каком то витке событий ему скажут спасибо и попросят не мешаться под ногами.
Выбор, конечно, не и легких.
Filed under Politics, Russia, Uncategorized
Только что вышла моя статья на эту тему – “Neopatrimonialism, factionalism and patronage in post-Soviet Uzbekistan”, опубликована в этом году в книге под редакцией Daniel Bach и Mamoudou Gazibo «Neopatrimonialism in Africa and Beyond», издательство Routledge.
В двух словах, концепция неопотримониального режима восходит к «патримониальному обществу» Макса Вебера. Если патримониальное общество основано на традиции, то неопатримониальные режимы находятся на пороге современного государства-нации, но никак не могут туда вступить, поскольку остаются во власти неформального режима власти. Точнее это режим, в котором параллельно сосуществуют два режима, один, определяемый правом, а другой – режимом личной лояльности. Эта концепция не заменяет понятие авторитарного режима, а позволяет понять, как этот режим работает изнутри.
Теорию неопатримониализма впервые разработал Shmuel Eisenstadt, автор книги Traditional Patrimonialism and Modern Neopatrimonialism ((1973). До сих пор эта концепция применалась преимущественно по отношению к африканским обществам.
Вышедшая книга дает обзор приложений этой теории к разным регионам мира.
Как-нибудь попозже дам более подробные пояснения относительно своей статьи, а может, переведу на русский.
Пару слов об истоках. Как известно, жанр фламенко родился в среде андалузских цыган. Со временем этот жанр интегрировался с тем, что называется mainstream culture, стал частью испанской культурной идентичности. Пример довольно редкий для народа, который был и остается отвергнутым и непонятым многими «цивилизованными» обществами и сохраняющим маргинальное социальное положение. Пожалуй, аналогами интеграции в mainstream могут служить цыганские романсы в России 19-го столетия и цыганская музыка в Румынии и Венгрии. Но и там цыгане всегда были неполноценными гражданами, лишенными социальных прав.
Фильм французского режиссера цыганского происхождения Tony Gatlif «Latcho Drom» прослеживает истоки цыганской музыки, от Раджастана в Индии до Андалузии. Интересно, что во фрагменте, где исполняют индийские музыканты, можно уловить мотивы, интонации и ритмы современного фламенко:
Были попытки смешать фламенко с арабской музыкой, особенно с искусством танца живота, но то, что я смог посмотреть на сегодня, не впечатляет. Очень уж искусственное наложение, и выглядит как своего рода попса. Исключение составляет интересная попытка организовать джеймсайшн гитариста фламенко и Tomatito и тунисского суфийского шейха Ал Туни:
Довольна симпатична попытка смешать фламенко с турецкой музыкальными интонациями в исполнении Öykü & Berk. Но в ее репертуаре немного удачных примеров сплава, за исключением пожалуй этой песни:
Словом, фламенко вдохновляет на эксперименты и поиски новых форм. Но пока ничего не может быть лучше и самодостаточней самого фламенко, не замешенного чужеродными элементами.
Filed under Arts, Culture, Flamenco, Music, Spanish Music, Traditional Music, Uncategorized, World Music
Hey, guys! My blog is going to be mainly in Russian, given my Soviet cultural background, but sometimes I may chose to post something in English which would require more efforts for me.
Этот блог не финансируется никем и является исключительно моей личной инициативой. За все комментарии и постинги несу ответственность я сам никто другой.
Тематика? Видимо, это будут комментарии к событиям и явлениям, разбор просмотренных фильмов, прослушанной музыки, посещенных выставок. Сам я родился и до 50 лет прожил в Узбекистане. Почти все мои академические публикации – о проблемах этой страны. Поэтому не удивительно, если я буду регулярно касаться этой страны.
Остальное покажет время.
Алишер
Filed under Uncategorized