Category Archives: Social research

Таксим vs Фатих: два мира, одно общество?

События в Турции демонстрируют нам тот раскол общества, который уже имеет место или неминуем для многих мусульманских стран, особенно тех, которые  находятся в зоне влияния Европы. Сюда я бы отнес не только Турцию, но и весь Ближний Восток, Северную Африку и нашу Центральную Азию. В чем выражается раскол и причем тут Европа?

Некоторые комментаторы уже отметили разделение турков на белую и черную кость, по нашему – Ак суяк и Кора суяк. Эрдоган утверждает с гордостью, что он из числа “черных”, то есть из простого народа, который естественно в большинстве. Своего рода “большевик”. Противостоит же большинство представителям «белой кости», то есть образованному среднему и аристократическому классам. Проблема последних в том, что они были бенефицарами и социальной базой прежних полувоенных режимов и хунт, и из-за этого утеряли немного в плане легитимности в глазах простонародья.

Посетив совсем недавно (в феврале) Станбул, я прошелся по двум районам, Таксиму и далее  по улице Cumhuriyet , и  Фатих, и поразился контрасту между ними (фото, которые я сделал в обеих местах, прилагаются).  Таксим был и остается магнитом для цивильной, современно настроенной  молодежи. По вечерам там, по пешеходной зоне вдоль улицы Cumhuriyet, дефилируют толпы молодых людей. Я воспринял это народное гуляние не только как развлечение, но и как своего рода демонстрацию, без шума и лозунгов, показывающую, кто они такие – ничем не отличающиеся от европейцев.  Атмосфера чуть ли не богемная и местная молодежь сливается с толпами туристов, по сторонам – магазины с вывесками известных европейских торговых домов, множество кафе и ресторанов. Словом, не отличишь от Челси или Елисейских полей.

Taksim. Photo 1

Taksim. Photo 1

Taksim. Photo 2

Taksim. Photo 2

Фатих же мне напомнил Сталинград  43-го года, своими развалинами и убогостью. Это безусловно цитадель бедности, причем воинствеенной бедности, которая черпает свое достоинство в религии.  Обитатели района не обращают внимания на развалины и выглядят вполне увереннными в себе.    Потому что они и партия едины. Под партией имеется в виду правящая Партия справедливости и развития (ПСР).

Fatih. Photo 1

Fatih. Photo 1

Fatih. Photo 2

Fatih. Photo 2

Fatih. Photo 3

Fatih. Photo 3

Однако в целом по стране реальность, конечно, гораздо сложнее, чем эта би-полярная картинка. Хотя бедные и малообразованные слои слои и составляют социальную базу ПСР, согласно Хакану Явузу, турецкому исследователю, в настоящее время преподающему в американском университете штата Юта, костяком социальной базы ПСР является не беднота, а малый и средний бизнес класс из Анатолийской глубинки, возникший в условиях господства Станбульской аристократии, но со временем нарастивший свои экономические и политические мускулы. Среди них тоже немало образованных, но преимущественно тех, кто из простых семей и закончил обучение в школах и колледжах, спонсируюмых благотворительными фондами нурчистов и Фетхуллы Гулена. Эти благотворительные фонды дают возможность детям из бедных семей получить качественное образование. Особенностью последнего является сочетание светского образования с факультативными кружками по изучению Корана, таким образом ненавязчиво вовлекающими студентов в социальные сети исламской ориентации.

Если светское образование в этих школах открывало путь для профессиональной и бизнес карьеры, то исламское образование обеспечивало лояльность и гарантировало “крышу” после завершения обучения. Таким образом, в течение лет кропотливой работы был создан упомянутый костяк ПСР, ставший на определенном этапе требовать места под солцем. И это место можно было получить, потеснив позиции старой городской аристократии.

В этом частично и заключается конфликт двух поколений бизнесменов и политиков. Одно из них ассоциировано с прежними кемалистскими режимами. Второе – с партиями исламско-консервативной ориентации, ре-инкарнировавших на последнем этапе в ПСР.  Теперь, когда новое поколение захватывает командные высоты в экономике, особенно в строительном бизнесе, говорить о ПСР как партии «черной кости» было бы большой натяжкой. Такой же натяжкой является утверждение о том, что протестующие представляют «белую кость» и якобы хотят возврата к временам кемалистских режимов. Сам факт того, что в их ряды протестующих влились левые профсоюзы, тоже заставляет подкорректировать биполярную картинку.

Также мифом является и то, что ПСР и сообщества, ассоциированные с ним, монолитны и лишены внутренних напряжений.  Приведу пример.

Несколько лет назад, занимаясь историей и современным состоянием исламских благотворительных фондов, я посетил, с исследовательской целью, Турцию и Египет и имел там ряд встреч с людьми, ассоцированными с этими фондами. В  Турции это были представители нурчистов (последователи богослова Саида Нурси) и сети Фетхуллы  Гулена (обе сети близки друг к другу). Я даже раз посетил их масовый митинг в одном из культурных центров Станбула. Что  меня поразило, так это то, что молодые люди из этой сети, с которыми я общался и которые пытались в тот период развернуть свой издательский бизнес, жаловались мне, что старшие не дают им возможности для роста и продвижения. Ну, чем  не дедовщина? Так что недовольство молодежи и конфликт поколений имеет место даже внутри самих социальных сетей ПСР, нурчистов и гуленистов.

О чем это говорит?  Видимо о том, что эти сети, как и большая часть турецкого общества, еще находятся под влиянием патриархальных ценностей и уклада, где верховные позиции занимают старшие по отношению к молодым и мужчины по отношению к женщинам. В этом и состоит особенность социально-культурной среды, в которой формировались и до сих пор существуют ПСР и аффилиированных с ней группы и сообщества. Эта патриархальное общество также является  питательной средой ислама консервативного толка. Надо признать, что в Турции это далеко не салафистский, а вполне умеренный ислам, уживающийся с современными веяниями и ценностями. Нурчисты и гуленисты, также как и ПСР, – далеко не экстремисты, но если общество ослабит контроль за ними, те могут деградировать до худших форм патримониального авторитаризма, какой мы наблюдаем в Узбекистане и других странах Центральной Азии. Эрдоган уже заговорил на языке каримовых, понося твиттер и зачисляя своих оппонентов в экстремисты. И это является опасной тенденцией.

Но будем справедливы и объективны: Эрдоган еще далеко не Каримов. Вспомним, как узбекские власти отреагировали на протесты в Андижане. Разница все-таки есть и она существенна. Поэтому, когда Эрдогану подрисовывают адольфовские усики, это все таки следует считать предупреждением, в какую сторону он эволюционирует, а не его адекватным имиджем.

Всех, конечно, волнует вопрос, что будет дальше, выживут ли гражданские свободы в Турции на фоне ползучей исламизации и патриархиазизации общества и общественных институтов? Я бы смотрел на вещи с осторожным оптимизмом, по трем причинам.

Во-первых, мы наблюдаем в стране подъем цивильного гражданского общества. Протестующие не боятся властей и настроены защищать свои права и свободы. Пока эта часть общества еще не образует большинства, и на выборах ПСР может опять набрать нужное ей количество голосов. Но время все таки работает на противников сползания страны в болото патримониального авторитаризма. Все таки идет процесс урбанизации, и для все большей части общества образование становится более доступным. А этот процесс способствует идивидуализации и формированию индивидуального самосознания.

Во-вторых, сказывается близость Европы. Многие в Турции хотят жить, не хуже чем в Европе. А кто из нас в Центральной Азии не хочет того же? Образ Европы у них перед глазами, они там часто бывают, учатся, работают, а следовательно хорошо осведомлены о том, как там функционируют институты, какими правами и свободами пользуется население. Идет процесс проникновения “европейских” ценностей, и этот процесс остановить трудно. В Турции это просто невозможно – она почти часть Европы.

В-третьих, надо иметь в виду, что Турция – это клиенталистское государство. Ее патрон – США, и в американской администрации, особенно при Джоне Керри, не в восторге от того, как станбульская полиция круто обошлась с протестующими. Ни США, ни Европа не купились на ссылки Эрдогана на некие экстремистские или террористические элементы среди протестующих. Позиция Евросоюза также важна. Введи он санкции в наказание от отхода ПСР от курса на свободное гражданское общество, Турции мало не покажется. Как следствие, ее звезда даже на Ближнем Востоке, где она притязает на лидерские позиции, тоже быстро померкнет.

Поэтому, что бы Эрдоган ни говорил с трибуны, какие бы не демонстрировал политические бицепсы, пространство для маневра у него не велико.

Какие же уроки мы можем извлечь для Центральной Азии, где ребром стоит вопрос об отношению к исламу и где исламофобия парализовала разум лидеров наций. Конечно, путь, который выбрал Каримов, подавляя свободы и сажая по малейшему подозрению в принадлежности к “неправильному” исламу, ведет в никуда. Мы видим на многих примерах, что там, где жестче ущемлялись свободы (Египет, Ливия), взросли мощные ростки салафизма. Там, где была хотя бы полу-демократия с ограниченными свободами, а таковыми были и остаются Турция, Малазия, Индонезия, мы имеем гораздо более умеренные варианты исламизма, которые вполне уживаются с нормами демократии, хотя без конфликтов не обходится.

Несколько лет назад академики и политики ломали копья в споре о том, что может произойти, если в мусульманском обществе дать свободу и допустить исламистов к участию в выборах. Одна сторона утверждала, что с приходом исламистов к власти путем выборов, те сразу отменят демократию и утвердят шариат в качестве конституции. Элементы шариата действительнот утвердили в Иране, но там исламисты пришли к власти насильственным путем, свергнув Шаха. В Турции такого явного регресса не наблюдается. ПСР третий раз переизбралась в ходе достаточно свободных парламентских выборов. В стране действует реальная оппозиция, нет ограничений на интернет. Хотя далеко не все так безоблачно – большое количество журналистов сидят в тюрьмах, суды утеряли часть даже той независимости, которую они имели при прежнем режиме.  То есть, картина достаточно противоречивая.

Вывод:  практика доказала, что ислам и демократия могут сосуществовать и уживаться друг с другом, но это сосуществование не дается просто так, без борьбы. Если гражданское общество будет оставаться пассивным, ползучая патриархализация может обесточить и вытеснить демократические институты. Турецкие участники протеста демонстрируют нам, как следует бороться за гражданские ценности и свободы. Именно в этом я вижу подлинно турецкую модель, которую нам непременно следует перенять и привить в условиях Центральной Азии.

Leave a comment

Filed under AKP Patry, Anthropology, Authoritarian regimes, Central Asia, Civil Society, Development studies, Ethnography, Europe, Governance, Islam, Justice and Development Party, Neopatrimonial regimes, Neopatriomonialism, Political Philosophy, Political sciences, Politics, Religion, Social research, Social Sciences, Social theory, Turkey, Uzbekistan

Опубликована турецкая версия моей статьи об узбекской идентичности

В Стамбуле вышел турецкий адаптированный перевод моей статьи «Археология узбекской идентичности», в сборнике под редакцией турецкого профессора Гонула Пултара. Вот выходные данные

“Özbek Kimliğinin Arkeolojisi”, Ed. Gönül Pultar, Ağır Gökyüzünde Kanat Çırpmak: Sovyetsonrası Türk Cumhuriyetlerinde Kültürel Kimlik Arayışı ve Müzakeresi, Istanbul: Tetragon, 2012, pp. 185-236.

Оригинал этой статьи впервые был опубликован на русском языке в 2002 г. в сборнике «Этнический атлас Узбекистана», (под ред. А. Ильхамова и Л. Жуковой,  Ташкент: ЛИА <Р. Элинина> и Институт Открытое Общество – Узбекистан).  С текстом этой статьи можно ознакомиться на сайте Fergananews.com:

Часть 1-я. http://www.fergananews.com/club/detail.php?id=77

Часть 2-я. http://www.fergananews.com/club/detail.php?id=78

 Публикация как самого «Этнического атласа», так и моей статьи, вызвало резонанс. Так, по указанию из узбекского правительства газета «Правда Востока», являющейся органом Кабинета министров Узбекистана, опубликовала  в двух своих февральских номерах (2004 г.) разгромную статью, подписанную двумя учеными из Института истории Узбекистана. Один из них, Ш. Камолиддин, назвал мою статью, наносящей «вред узбекскому народу» (я чуть позже выставлю отсканированную копию той газетной статьи).

Эта дискуссия, инициированная узбекскими историками, была подхвачена российским журналом  «Этнографическое обозрение». Его первый номер 2005 г. был целиком отдан этой дискуссии под редакцией московского антрополога Сергея Абашина. Словоp дали как К. Камолиддину и мне, так и ряду других российских и международных экспертов. Голоса относительно моей статьи «Археология узбекской идентичности» разделились на два лагеря, один осуждающий мою статью, другой в принципе поддерживающий мою позицию. Все эти статьи также доступны для чтения на сайте Fergananews.com: http://www.fergananews.com/club/main.php

Чуть позже эта дискуссия получила свое продолжение, уже под редакцией французского политолога М. Лаурель, на страницах другого российского журнала Ab Imperio (№4, 2005). В дискуссии принял участие, помимо редактора и самого меня, ряд российских и зарубежных ученых.

А чуть раньше, в 2004 г. «Археология …» вышла в английском переводе в британском академическом журнале. Вот выходные данные:

“Archaeology of Uzbek Identity”, Central Asian Survey (December 2004), 23 (3-4), 289 – 326.

Упомянутая выше дискуссия в журнале «Этнографическое обозрение» заинтересовала журнал Anthropology & Archeology of Eurasia , который полностью ее перевел и опубликовал, включая мою статью, при этом сопроводив эту публикацию своим комментарием (Anthropology & Archeology of Eurasia, Spring 2006, Vol. 44 No. 04).

Таким образом, статья «Археология узбекской идентичности» была издана пять раз, два раза в русском оригинальном варианте, два раза на английском и наконец, на турецком.

 *   *   *

К слову, тему национализма и национальной идентичности, рассматриваемой как политический ресурс, я продолжил в следующих статьях:

“Post-Soviet Central Asia: from nationhood mythologies to regional cold wars?” Irina Morozova, ed., “Towards Social Stability and Democratic Governance in Central Eurasia: challenges to regional security”. Amsterdam: IOS Press, 2005, p. 82-102.

“National Ideologies and Historical Mythology Construction in Post-Soviet Central Asia”, Paolo Sartori and Tommaso Trevisani, Ed., Patterns of Transformation in and Around Uzbekistan, Diabasis: Emilia, 2007, pp. 91-120.

“Iakubovskii and Others: Canonizing Uzbek National History”, ed. Florian Mühlfried and Sergey Sokolovskiy, Exploring the Edge of Empire: Soviet Era Anthropology in the Caucasus and Central Asia, Reihe: Halle Studies in the Anthropology of Eurasia, 2011, pp. 237-258.

Leave a comment

Filed under Anthropology, Central Asia, Ethnography, Historiography, History, National Identity, Nationalism, Political Philosophy, Politics, Social research, Social Sciences, Soviet Union, Uzbekistan, Uzbeks

My new article published, this time on historiography

“Iakubovskii and Others: Canonizing Uzbek National History”, ed. Florian Mühlfried and Sergey Sokolovskiy, Exploring the Edge of Empire: Soviet Era Anthropology in the Caucasus and Central Asia, Reihe: Halle Studies in the Anthropology of Eurasia, 2011, pp. 237-258.

Full title, annotation and table of contents – download or print out:

Exploring the age of Empire contents

Leave a comment

Filed under Anthropology, Caucasus, Central Asia, Historiography, History, National Identity, Nationalism, Social research, Social Sciences, Soviet Union, Uncategorized, Uzbekistan

Неразборчивый индекс счастья Института Гэллапа

Геллап провел опрос в 58 странах мира по методике индекс счастья (well-being index). В том числе в Узбекистане, где оказалось 65% «счастливых» и только 13% несчастных.

Данные отсутствуют в открытой печати, но их можно только купить, оплатив Институту энную сумму или подписавшись на их рассылку, тоже небесплатно. Би-Би-Си не пожалел средств и заплатил, а узбекская редакция пересказала по части Узбекистана. Подробности (на узбекском) здесь: http://www.bbc.co.uk/uzbek/uzbekistan/2012/02/120207_cy_uzbek_happiness.shtml

Что можно сказать по этому поводу?

Откровенно говоря, у меня большие сомнения по поводу валидности этих данных. Не потому что эти данные мне не нравятся. У меня есть следующие четыре аргумента:

1)      Я вообще скептически отношусь к так называемым количественным методам социологических опросов, проводимых по статистически представительной выборке. Особенно по таким сложным темам, как счастье, благополучие и т.п. И особенно сравнительные, кросс-национальные исследования. Об этом я сужу по своему, более чем 10 летнему, опыту проведения подобных «статистически представительных» исследований. Количественные методы хороши по достаточно простым переменным и на политически нейтральные темы.

Скажем, по таким безобидным (на первый взгляд) вопросам, как «Вы смотрели вчера телевизор?» или «Во сколько Вы вышли на работу сегодня утром?» . Но даже при ответе на эти вопросы имеются свои подвохи и подводные камни. И на эту тему имеются соответствующие исследования, например, проведенные социологами Мичиганского университета. Если Вы включаете сложные переменные, то ответ будет зависеть от сложившихся в данной среде норм, в плане того, как и при каких условиях выражать свое личное мнение.

2)      После Андижана проводить в стране масштабные социальные исследования по национально репрезентативной выборке стало почти невозможным, по понятным причинам. Все исследовательские центры, частные и не частные, взяли под колпак. Работать из под колпака им помогают только личные связи, да и то, не по политически чувствительным темам. Можно, однако, проводить исследования по так называемым качественным методам, маркетинговые исследования. Но такие данные мало поддаются количественным сравнениям. Сравнительный анализ здесь затруднен, но возможен, например, при использовании контент-анализа.

Причина еще в следующем. Для статически валидных результатов интервьюеры должны отобрать (случайным образом) и посетить по стране не менее 50-100 махаллей и опросить в каждой не менее 10 домохозяйств. Представьте, Вы прибываете в одну их таких махаллей, заходите в один двор, другой, третий. После третьего о Вас докладывают в махаллинский комитет (помните о бдительных посбонах и аксакалах), тот – в хокимият. Через считанные минуты перед Вами появляется местный участковый (хорошо, если только участковый), который начинает с Вами свое интервью, уже не по случайной выборке. Вопросы: откуда, кого представляете, кто дал разрешение, есть ли бумага. У «Ижтимоий Фикр» такая бумага всегда есть, конечно, учитывая его полу-государственный статус. Называется GONGO (см. google, wikipedia). Но он работает не только под колпаком, но и под прямую диктовку соответствующих органов.  Поэтому, если бы опрос проводил бы он по своей инициативе или по указанию сверху, то «счастливых» оказалось бы 90%, если не больше. Подобные структуры оперирует именно с такими цифрами, 90%, 95%, 98%. Для них, выражаясь языком статистики, характерны низкие показатели дисперсии (высокий его показатель – 50%).

3)      В стране очень долго, ну очень долго отсутствовала свобода слова. Всякое высказывание чересчур независимого мнения, не одобренного свыше, неумолимо карается. В этих условиях, как говорят узбеки, лучше ходить qutingni qisib, то есть, поджав хвост. Высказывай свое мнение, но на своей кухне, а еще лучше – в колодец, чтобы никто не услышал. К этим правилам игры, то есть к четкому разделению общественной и частной жизни, в которых одни и те же лица говорят совершенно разные вещи, в зависисмости от обстоятельств, наши граждане давно привыкли. Говорить разными языками, смотря по обстановке, с оглядкой, для них уже не представляет проблемы: на публике – все одобрямс, а вошел к себе домой, так и скривил рожу – и так каждый день, из года в год, усвоено на ровне  условных рефлексов.  Складывается своего рода политическая  и социальная культура. В социологии это еще называется – «социально ожидаемые ответы».

4)      Наконец, в силу указанных выше причин, стандарты того, что является критерием счастливой жизни, варьируются от общества к обществу.  У нас, в jonajon ulkamizda,  самый зачуханный мардикор, если спросить его в лоб, счастлив ли он, может сказать: да, еще как – ведь сегодня меня не обманул заказчик работ и рассчитался сполна (обычно ведь обманывают). Или студент Каракалпаского университета может быть счастливым от того, что сегодня его декан не упражнялся на нем как на боксерской груше.

А какого-нибудь датчанина в лимузине спроси, он начнет выражать фрустрацию только из-за того, что якобы наступает глобальное потепление. Вот чудак. Шизики они на Западе.

Так что подобные глобальные опросы и сравнительные исследования нам ничего не говорят.  Пустое это дело. Зачем же Гэллап их проводит? Ответ прост: всем жить хочется. И боссам Гэллапа тоже. Они ведь тоже хотят быть счастливыми.

3 Comments

Filed under Gallup, Opinion research, Public opinion research, Social research, Sociology, Uzbekistan

Неопатримониальный режим в Узбекистане

Только что вышла моя статья на эту тему – “Neopatrimonialism, factionalism and patronage in post-Soviet Uzbekistan”, опубликована в этом году в книге под редакцией Daniel Bach и Mamoudou Gazibo «Neopatrimonialism in Africa and Beyond», издательство Routledge.

В двух словах, концепция неопотримониального режима восходит к «патримониальному обществу» Макса Вебера. Если патримониальное общество основано на традиции, то неопатримониальные режимы находятся на пороге современного государства-нации, но никак не могут туда вступить, поскольку остаются во власти неформального режима власти. Точнее это режим, в котором параллельно сосуществуют два режима, один, определяемый правом, а другой – режимом личной лояльности. Эта концепция не заменяет понятие авторитарного режима, а позволяет понять, как этот режим работает изнутри.

Теорию неопатримониализма впервые разработал Shmuel Eisenstadt, автор книги Traditional Patrimonialism and Modern Neopatrimonialism ((1973). До сих пор эта концепция применалась преимущественно по отношению к африканским обществам.

Вышедшая книга дает обзор приложений этой теории к разным регионам мира.

Как-нибудь попозже дам более подробные пояснения относительно своей статьи, а может, переведу на русский.

Leave a comment

Filed under Anthropology, Authoritarian regimes, Central Asia, Development studies, Governance, Neopatrimonial regimes, Neopatriomonialism, Political Philosophy, Political sciences, Politics, Social research, Social Sciences, Social theory, Sociology, Uncategorized, Uzbekistan